Новые деревни Жулгет и Нежа Даурского района были выстроены спецпоселенцами из Забайкалья, в 2-4 километрах от села Смоленка, к 1934 году. К этому времени местная комендатура, согласно Инструкции ГУЛАГа и Наркомзема 1933 года об организации неуставных артелей, из новых жителей образовала хозяйство «Новая жизнь». Начала было налаживаться нормальная жизнь, тут громкие аресты в деревнях 1937-1938 годов, затем война, и снова новые трудности и испытания на оставшихся на поселении женщин, стариков и детей. Только в первое десятилетие после войны жизнь снова начала улучшаться. Через них прошли жители Жулгета и Нежи. Чтобы пройти через все эти испытания жестокого времени и русским, и бурятам нужно было преодолеть взаимные страхи, стереотипы, предрассудки и притереться в совместном житье-бытье, труде. Русские представляли оседлую, земледельческую, форму сельской культуры. Буряты Забайкалья вели кочевой образ жизни, в основе которого скотоводство. Постепенно они адаптировались в новой жизни и стали воспринимать друг друга людьми с одной судьбой спецпоселенцев.
1930 год стал началом раскулачивания зажиточных хозяйств в Забайкалье. Начались аресты глав семей по обвинению «в агитации среди скотоводов и бедняков с целью подрыва Советской власти и ослабления её мероприятий» и по обвинению «в разбазаривание имущества», их допросы, далее выселение семей из домов и конфискация скота, инвентаря с телегами, санями, амбаров и юрт, вещей и домашней утвари, оставляли только личные вещи членов семей. Людей сгоняли в в общие юрты в одном месте, под контроль местных властей, чтоб со временем отправлять в места ссылки.
В 1931 году пришло время массовой высылки раскулаченных в другие районы страны под надзор ГУЛАГов.
«В июне ночью семьи арестованных погрузили на повозки и под конвоем повезли на ж/д станцию. С собой ничего взять не дали, даже тех вещей и продуктов, что ещё остались после разграбления. На станции всех загнали в какие-то амбары или склады, а вечером набили битком в телячьи вагоны с нарами так, что некуда было ступить, закрыли все окна, двери и загнали состав в тупик. Дети стали задыхаться, поднялся крик, женщины стали стучать в стены и двери, тогда окошки всё-таки открыли. То ли в эту, то ли в следующую ночь повезли на запад. Той же ночью подцепили новые вагоны с такими же «государственными преступниками»… В вагонах было много бурятских семей.» (воспоминания очевидцев, взятые из архива).
Семьи арестованных партиями под конвоем набивали в красные товарные вагоны. Для нужд одно битое ведро на всех. Везли до Красноярска трое или четверо суток, здесь выгрузили у железнодорожного моста и телегами стали возить на пароход. Пароход «Ленин» тянул две или три баржи вверх по Енисею. Выселенные семьи теснились на палубе, а в трюме томились буряты, и кто из них пытался выбраться наверх – в туалет или надышаться, тех конвоиры прикладами сталкивали обратно в трюм. Время от времени охранники умерших ссыльных просто выбрасывали за борт. Плыли четыре дня. На берег высадили недалеко от деревни Убей, потом на подводах повезли без дороги в деревню Сисим, где продержали в бараках некоторое время, оттуда в Кичебаш, там находилась комендатура, распределявшая вновь прибывших ссыльных по создаваемым лесоучасткам (село Смоленск, Усть-Дербино).
Здесь они прожили зиму в конюшне, где в страшной тесноте и грязи находились десятки семей. В конюшне были сделаны сплошные нары, посередине топились чугунные печки. Зимой 1932-1933 годов из-за голода разразилась эпидемия тифа. Погибло много детей, стариков и даже молодёжи. Особенно высока была смертность среди бурят. Зимой трупы складывали в пустом бараке, к весне штабель поднялся до потолка. После этой страшной зимы многие семьи бежали из ссылки. После всего ссыльных отправили в Жулгет в двух километрах от дер. Смоленка. Это было пустое место, где ссыльные стали рубить лес и строить из него бараки. Кроме депортированных забайкальцев, там было много крестьян с Украины.
Первые месяцы жизни на новом месте были очень тяжелыми для спецпоселенцев. Климат непривычно влажный и сырой, много снега, не приспособленная к нему одежда, отсутствие знакомой еды и возможности добывать пищу. Приходилось просить разрешения у старосты барака пойти на поиски пищи по деревне. Ему надо что-то подать, чтобы он отпустил на волю. Хорошо, что были припрятаны золотые и серебряные семейные украшения, ими в первое время рассчитывались. В деревне кто-то из жалости мог подать обёрток со съестным, кто-то мог пустить собак. Летом ходили в лес, осенью по полям искать замерзшую картошку, чтоб с неё сварить похлёбку. Зимними вечерами шили из остатков одежды варежки и меняли в деревне на продукты. Вместе со всеми рыли землю под землянки, ходили на лесоповал. Мужчины валили лес, женщины срубали топорами со стволов ветви. Потом сплавляли плотами лес по реке к местам постройки бараков, домов. Каждый день с утра до ночи, зимой и летом, никаких выходных. Умирало много людей, в то числе и дети.
«По рассказам старших помню, что буряты жили очень плохо, их даже не брали на общественные работы, они ходили и нанимались по домам. Вообще они почти все умерли или погибли на лесозаготовках. Они не понимали по-русски, они носили длинные шубы (шабуры). Когда лесина падает, они запутавшись в своих шубах не успевали отбежать. Они привыкли у себя на родине к мясу, а здесь пришлось питаться разной баландой. Началась дизентерия, голод. В Жулгете за кирпичным заводом, за речкой был овраг, куда сваливали мёртвых бурят». (воспоминания очевидцев, взятые из архива).
К 1934 году у ссыльнопоселенцев появились свои деревеньки Жулгет и Нежа по одноименному названию речек недалеко от села Смоленка. К этому времени жизнь у них упорядочилась, люди притёрлись друг к другу, познакомились, появилась возможность отдохнуть и хорошо поесть. Оставалась молодая и здоровая часть забайкальцев, чтоб работать, строить и растить своих детей. Старшему поколению это не удалось, молодым оставалось жить и трудиться вопреки всему. Им удалось войти и утвердиться в новой колхозной жизни.
Первые жители в Жулгете начали жить с 1934 года. Жулгет в то время назывался Смоленкой. Жулгетом стали называть позже, когда там образовался колхоз. Как дали название деревне? Приехал уполномоченный из района и стали решать, как назвать. Кто-то предложил назвать Междугорье. Уполномоченный предложил назвать по речке Жулгет. Жили под комендатурой. Деревня располагалась в 2,5-3 км от села Смоленка и в 19 км от районного центра, старинного села Даурское. Строили жильё барачного типа, в каждом четыре семьи. До войны здесь проживало 35-40 семей, население примерно 200 чел. Были зерносклад, мельница, свинарник, кирпичный завод, школа, клуб, баня. В 1940 году в Жулгете открыли семилетку. В довоенном Жулгете обосновались в основном бывшие жители современных Забайкальского края и Республики Бурятия. Данные о жителях Жулгета и Нежи взяты из Похозяйственных книг деревень за 40-50х годов, хранящихся в Балахтинском районном архиве. В те годы по команде местные комендатуры ГУЛАГа одних привозили в эти места, других отсюда увозили в новые районы заселения ссыльными.
Наступили страшные 1937-1938 года. Начались повальные аресты мужиков в Жулгете. Забрали председателя сельхозартели, его помощника, всех бригадиров, столяров, конюхов, кузнецов. Семьи остались без отцов. Со временем кое-кого вернули.
«За всякую пустяковину забирали. Рассказывали, что в деревне был такой случай. Когда корчевали пни под пашню, одна женщина сказала, что так бы советскую власть выкорчёвывать, как этот пень. Её посадили на десять лет. Один парень пошутил по поводу усов Будённого. Кто-то донёс и забрали его». (воспоминания очевидцев, взятые из архива).
Через несколько лет новая беда – начало Великой Отечественной войны. Ссыльных мужчин стали забирать на работы в заводы Красноярска, Томска и Урала, а с 1943 года отправляли на фронт. В Жулгет стали привозить эвакуированных, отсюда их отправляли на лесозаготовки, набирали в трудармии. Кто-то из них оставался в деревне. Те, кто получал жалование, платили налоги военный, подоходный и на бездетность. Остальные колхозники отрабатывали трудодни. В обязательном порядке покупали облигации госзайма.
В Смоленке с 1931 года организовался колхоз «Заветы Ильича», а в Жулгете неуставная артель «Новая жизнь» из спецпоселенцев под надзором комендатуры. Председателем артели назначили ссыльного с Украины, безграмотного, но строгого и хорошего хозяина. Если в Жулгете располагались основные хозяйственные и социальные объекты, то на Неже были все колхозные поля. Дальше этой деревни в Ссоре летом держали скот и свиней для нажировки. Судьба людей объединила их в совместном труде на благо государства. Жулгетское хозяйство добивалось больших производственных успехов в пример соседним, состоявших из местных колхозников. Бешеный ритм жизни мог вынести не каждый:
«Будучи девочкой-подростком вместе со всеми поселенцами работала на поле, участвовала на лесоповале и сплаве по реке, успевала ходить в школу. В годы войны была на дорожных работах, видела там людские страдания: кто-то плакал, кто-то пел, кто-то пьяный ходил, провожая своих на войну. Каждый день шли повозки с солдатами. До дома в Жулгете надо было идти лесом сорок километров пешком, везде подстерегала опасность встретиться с хищниками. Со временем она привыкала. В летнее время вручную косили траву, к осени с раннего утра и до позднего вечера на уборке урожая. Оставляли на семена, остальное продовольствие отправляли в город. С военных лет выращивала инкубаторских цыплят. Круглые сутки топила большую чугунную печь, чтобы приготовить корм для них. На ночь цыплят раскладывала по ящикам, утром выпускала их на волю» (воспоминания очевидцев из архива).
Яйца большими партиями отправляли на фронт, потом в город. Садили много картофеля и подсолнухов, овощей, брюкву и тыкву и всю осень их убирали. Трудились до упаду, только молодость их спасала. Несмотря на это, труженики вспоминают:
«…как летними вечерами все жители Жулгета выходили из дому, садились на скамейки и до поздней ночи тянули задушевные русские и украинские песни. Откуда-то появлялись гармонь с балалайкой. Часто пели «Катюшу» и другие песни. В них были воспоминания о дальней родине, о близких людях… …это было какое-то волшебство, заряжающее энергией душу, потом наступало долгое молчание — и начинались новые песни». (воспоминания очевидцев из архива).
9 девятое мая 1945 года. Утро обещало тёплый солнечный день. Вдруг на улицу Жулгета выбежали люди с радостными криками, кидая к небу свои шапки, и начали петь, плясать. Женщина спросила у соседки, что это такое, она ответила: «Победа!», и навернулись у неё слёзы.
В 1947 году многие трудопоселенцы были награждены медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.» Эти хозяйства и другие Даурского района обеспечивали сельскохозяйственной продукцией город Красноярск, который находился по Енисею в 140-150 километрах, вниз по течению реки. Доставлялись летом по воде, зимой обозами на санях по льду. В 1951 году колхоз в селе Смоленка и неуставная артель Жулгета были объединены в колхоз им. Н.С. Хрущёва под председательством Андрея Мироновича Волкова. Стал он крепким многоотраслевым хозяйством с крупным и мелким рогатым скотом, лошадями буденовской породы, птицей и свиньями. Сеяли пшеницу, овёс, ячмень, просо, гречиху, выращивали овощи и картофель на больших площадях, имелась большая пасека с хорошим медосбором. В 1961 году земли большого колхоза были переданы Огурскому совхозу, а деревни Жулгет и Нежа перестали в скором времени существовать.
Вместо послесловия
Помню, как пятилетним мальчиком с другими ребятками ходили на ферму к мамам. Вокруг неё лужи с грязью, внутри помещения чисто, всё побелено. Доярки носили с собой по два ведра: одна с полотенцем – для мойки вымени с сосками коровы, другая – для дойки. В центре места дойки коров стояли шеренгой бидоны для сбора надоенного молока, после дойки доярки пропускали его через толстый слой марлей с ватой. Я наблюдал за этим процессом и запомнил на всю жизнь. Вот была дисциплина доения коров! Единственная улица летом была полна всякой живности: одни утки и гуси шли мимо нашего дома к озеру, другие – к себе по домам, ходили коровы, лошади, лежали в грязи свиньи. Были и гусаки страшнее собак, коровы с длинными рогами, бодучие. Боязно было нам, детишкам, ходить по улице. Время медосбора для нас было праздником – соседи нас приглашали к себе домой обсасывать пластины-рамки сепаратора после откачки мёда, ходили гурьбой от дома к дому. Вечером с полными пузами ложились спать. Иногда жалили нас пчёлы. Однажды прошлась по улице весть, что будут показывать кино. Мы не знали, что за чудо-кино, с нетерпением ждали вечера. С заходом солнца собралась ребятня со взрослыми у кузницы. На её стену натянули простыню и лучи с чудо-аппарата легли на неё. Началось кино. На одном дыхании все посмотрели этот фильм, назывался «Чапаев». Помню, как отъезжали из Нежи на родину. Почти месяц жили подготовкой к отъезду. В избе нашей сложилась атмосфера нетерпеливой радости, а я не понимал, почему радуются родители. И вот с артели родителям дали телегу, погрузили домашний скарб, сели мы августовским утром 1956 года и поехали в сторону районного центра – Даурска. Посёлок запомнился мне множеством лодок по берегам Енисея, а река своим быстрым течением и широтой своей. После обеда посадили нас в трюм огромной посудины и катер с тремя рабочими-матросами на тросах потянул её в сторону Красноярска. Расположились мы с другими пассажирами баржи на лавках вдоль ее стены, в конце её внизу под прямоугольными полами булькала вода. Видимо, для справления нужд. Взрослые через люк поднимались на двускатную палубу и сидели или лежали, греясь под августовским солнцем. С наступлением темноты доплыли до Красноярска. Не помню, как добрались до железнодорожного вокзала. Ехали двое-трое суток до Читы. Мы на родине родителей, в Агинском. И начались новые испытания для них, попутно и для нас. Надо было выживать и начинать новую жизнь на новом месте. Нам учить родной язык, налаживать отношения со сверстниками на ферме и в школе, а матери – с доярками фермы. (воспоминания очевидцев из архива).
Согласно похозяйственной книге деревень, здесь родилось тридцать три ребёнка в бурятских семьях. Дети этих деревень Даурского района несли на себе печать того времени и места, в которых жили их родители, унаследовали от них трудолюбие и хозяйственную жилку, прямоту и бескомпромиссность в своих суждениях. Они считают себя уроженцами деревень на берегах Енисея, ныне не существующих на землях Балахтинского района. Нет ныне и Даурского района, земли которого заняты водами Красноярского водохранилища.
В статье использованы труды исследований Петра Аюрзанаева и материалы Балахтинского районного архива. Полный текст исследования, с указанием Фамилий, биографий и других исторических фактов можно прочитать в группе «Наша малая родина – Даурский район» на одноклассниках.
